Князь Чарторыйский по дороге в Москву.

Вверху между реками Москвой и Неглинной окруженный стенами Кремль. Ниже под кремлевскими стенами Красная площадь. Посреди площади храм Василия Блаженного и перед ним Лобное место. Вправо от пло­щади Неглинные ворота и мост через реку Неглинную. Ниже торговые ряды и примыкающий к ним Китай город, окруженный стенами. Кремль и Китай город опоясаны Белым городом, часть которого видна на плане внизу и в правом верхнем углу. В левом углу внизу видна река Луга, впадающая в Москву реку; на реке мельница, а на берегу у моста баня. Слева за Москвой рекой видно начало Стрелецкой слободы.

Широко разлилась пограничная речка Березовка. Бесконечный караван еле перебрался через нее в брод.

Дальше было не лучше. От дождей дороги совсем развезло. В дремучих топких лесах приходилось в одну повозку впрягать по многу лошадей. Перед­няя повозка так и загрузла в топи, вытащить ее не удалось. Пришлось бросить в грязи, вынув по­клажу.

Посольство попало в самую ростепель. В сухую погоду по такой дороге можно было проехать. От весенней грязи оставались только выбоины, ухабы да густая пыль. На такие пустяки тогда никто не обращал внимания. Но попадались в пути болота. По ним ни в какую погоду проезда не было.

На целые версты москвитяне замостили их гатями: срубили по краям дороги деревья и навалили тол­стые бревна. Кареты бултыхались с бревна на бревно. Иногда гнилое бревно ломалось, и перед­ние колеса проваливались. С великим трудом выта­скивали экипаж из трясины.

Ехать было истинное мученье. Человека мотало из стороны в сторону, встряхивало, подбрасывало. Соседи валились друг на друга, стукались головами, а когда пытались говорить, прикусывали себе языки.

—Ото дьяволы московиты! Пшекляты дороги! — ругались поляки.

Сиятельного князя совсем растрясло. Он вылез из кареты и велел гайдукам нести его в кресле. Вельможные паны тоже не вытерпели и предпочли идти за ним пешком, перескакивая с бревна на бревно.

За день по такой дороге пробирались не больше десяти-пятнадцати верст. Ночью ехать и думать было нечего. Приходилось ночевать где-нибудь на поляне под открытым небом, разложив кругом костры.

Попадался иногда по пути городок или село. Но ночевка выходила немногим лучше.

Послам отводили домик попросторней, а свита размещалась по избам. Избы все тогда топились по черному, то есть без труб. Дым наполнял всю избу и выходил из окон и дверей. Но дым меньше пугал поляков, чем насекомые. Их у московитов было види­мо-невидимо в каждом доме.

—Тут спать никак не можно, — жаловались по­ляки. — Эти собаки московиты, верно, нарочно на нас всякую тварь напускают.

Наутро они показывали хозяину искусанные руки и лица и спрашивали его, кто оставляет такие некра­сивые знаки — блохи или клопы?

Но хозяин объяснял, что это особые насекомые, они гнездятся по щелям бревен. Зовут их тараканы — полякам послышалось караканы. — Своих тара­каны не трогают, а чужих тревожат не мало!

Потом поляков научили класть в избе по углам корки хлеба, тогда тараканы их меньше обижали.

Четыреста верст от Смоленска до Москвы важные польские послы ехали сорок дней, с 4-го апреля по 14-ое мая, ехали по непролазной грязи, по кочкам и бревнам. Ночевали под открытым небом или в курных избах, с клопами и тараканами.

Перед Москвой за семь верст послы остановились на два дня.

Надо было отдышаться после тряски, счистить с себя дорожную грязь, разодеться и въехать в Москву в полном параде.

Въезд поляки устроили очень торжественный.

Впереди ехало пятьсот телег с посольской кладью, за ними повозки тройками и четвернями с членами свиты. Потом шестернями десять повозок, обтянутых желтым и красным сукном, нагруженные коврами, комнатными вещами и одеждой послов. Затем отряд драгун с трубачами и литаврщиками в красных мун­дирах. с золотой бахромой. Потом раззолоченная карета литовского воеводы с шестью лошадьми в золотой сбруе с красными лентами. За ней восем­надцать лошадей под богатыми седлами, украшен­ными сапфирами и другими драгоценными камнями. Три трубача в ярко желтых бархатных кафтанах не­прерывно трубили, возвещая о приезде послов.

Наконец, в раззолоченной карете, обитой внутри красным атласом, ехали оба посла. Карету везли шесть лошадей в золотой сбруе с белыми султанами на головах. С двух сторон шли по шесть гайдуков в ярко красной с серебром одежде и двадцать четыре спальника, тоже все в красном. Шествие замыкало триста слуг и отряд телохранителей.

Московиты также не хотели ударить лицом в грязь перед поляками. Они устроили не менее пышную встречу.

Впереди скакал воинский отряд на белых конях в длинных красных кафтанах. Над плечами у всад­ников поднимались пестро расписанные крылья, а в руках были пики с золотыми драконами наверху. Потом ехали спальники в длинных красных ферязях (шубах) на меху, с жемчужными ожерельями на шеях и золотыми цепочками на груди. Лошади их тоже были увешаны золотыми цепочками, а над ко­пытами прикреплены были серебряные колоколь­чики. Вся эта сбруя звенела и бренчала, когда всад­ники, показывая свое искусство, заставляли лоша­дей выделывать довольно неуклюжие прыжки.

За спальниками в царской золотой карете ехал ближний царский боярин, князь Мышецкий. Поравнявшись с послами, он остановил шествие. Остано­вились и поляки. И князь Мышецкий, и послы вышли из карет, и Мышецкий с поклонами и приветами предложил полякам занять место в царской карете.

Забили барабаны, заиграли трубы, и шествие направилось к городским воротам. Тысячные толпы москвичей высыпали на дорогу полюбоваться неви­данным великолепным зрелищем. Вдруг перед са­мыми воротами произошла заминка. Царские слуги заспорили с поляками, в каком порядке ехать.

Спор перешел в брань, крик, потасовку. Ни те, ни другие не уступали. Все торжественное шествие остановилось. Пришлось посылать гонца к самому царю, спрашивать, как он повелит ехать. Он повелел, чтобы ехали по трое в ряд — в одном ряду два московита, а посредине поляк, в другом—два поляка, а посредине московит.

Это казалось тогда очень важным. Три часа про­стояло все шествие посреди дороги, ожидая гонца. Наконец разместились, как царь приказал, и к вечеру посольство вступило в Москву.

В пути оно пробыло три месяца с лишним, а про­ехало за это время всего восемьсот восемьдесят верст.