Князь Чарторыйский по дороге в Москву.
Двести пятьдесят лет тому назад из города Седлеца выезжало в Москву торжественное польское посольство: два посла — волынский воевода князь Михаил Чарторыйский и литовский воевода, князь Ян Сапега, а с ними многочисленная свита, дворня и охрана.
Князь Чарторыйский в карете с итальянским доктором. В другой карете — католический священник, исповедник князя. Дальше, тоже в каретах, знатные польские вельможи. За ними дворецкие, конюшие, трубачи, спальники, буфетчики, кучера с запасными лошадьми, цирюльники, многочисленные слуги. Даже пекарей, прачек, портных, сапожников, столяров, плотников послы везли с собой. Наконец, в хвосте ехали рослые гайдуки для охраны самого князя и целый отряд драгун для защиты посольства на случай нападения разбойников.
Много было разных задержек и остановок, пока ехали польскими землями. Наконец, 3-го апреля добрались до границы России. Тогда ее называли Московией. Недалеко от границы был город Смоленск. До Москвы оставалось теперь не больше четырехсот верст.
Вверху между реками Москвой и Неглинной окруженный стенами Кремль. Ниже под кремлевскими стенами Красная площадь. Посреди площади храм Василия Блаженного и перед ним Лобное место. Вправо от площади Неглинные ворота и мост через реку Неглинную. Ниже торговые ряды и примыкающий к ним Китай город, окруженный стенами. Кремль и Китай город опоясаны Белым городом, часть которого видна на плане внизу и в правом верхнем углу. В левом углу внизу видна река Луга, впадающая в Москву реку; на реке мельница, а на берегу у моста баня. Слева за Москвой рекой видно начало Стрелецкой слободы.
Широко разлилась пограничная речка Березовка. Бесконечный караван еле перебрался через нее в брод.
Дальше было не лучше. От дождей дороги совсем развезло. В дремучих топких лесах приходилось в одну повозку впрягать по многу лошадей. Передняя повозка так и загрузла в топи, вытащить ее не удалось. Пришлось бросить в грязи, вынув поклажу.
Посольство попало в самую ростепель. В сухую погоду по такой дороге можно было проехать. От весенней грязи оставались только выбоины, ухабы да густая пыль. На такие пустяки тогда никто не обращал внимания. Но попадались в пути болота. По ним ни в какую погоду проезда не было.
На целые версты москвитяне замостили их гатями: срубили по краям дороги деревья и навалили толстые бревна. Кареты бултыхались с бревна на бревно. Иногда гнилое бревно ломалось, и передние колеса проваливались. С великим трудом вытаскивали экипаж из трясины.
Ехать было истинное мученье. Человека мотало из стороны в сторону, встряхивало, подбрасывало. Соседи валились друг на друга, стукались головами, а когда пытались говорить, прикусывали себе языки.
—Ото дьяволы московиты! Пшекляты дороги! — ругались поляки.
Сиятельного князя совсем растрясло. Он вылез из кареты и велел гайдукам нести его в кресле. Вельможные паны тоже не вытерпели и предпочли идти за ним пешком, перескакивая с бревна на бревно.
За день по такой дороге пробирались не больше десяти-пятнадцати верст. Ночью ехать и думать было нечего. Приходилось ночевать где-нибудь на поляне под открытым небом, разложив кругом костры.
Попадался иногда по пути городок или село. Но ночевка выходила немногим лучше.
Послам отводили домик попросторней, а свита размещалась по избам. Избы все тогда топились по черному, то есть без труб. Дым наполнял всю избу и выходил из окон и дверей. Но дым меньше пугал поляков, чем насекомые. Их у московитов было видимо-невидимо в каждом доме.
—Тут спать никак не можно, — жаловались поляки. — Эти собаки московиты, верно, нарочно на нас всякую тварь напускают.
Наутро они показывали хозяину искусанные руки и лица и спрашивали его, кто оставляет такие некрасивые знаки — блохи или клопы?
Но хозяин объяснял, что это особые насекомые, они гнездятся по щелям бревен. Зовут их тараканы — полякам послышалось караканы. — Своих тараканы не трогают, а чужих тревожат не мало!
Потом поляков научили класть в избе по углам корки хлеба, тогда тараканы их меньше обижали.
Четыреста верст от Смоленска до Москвы важные польские послы ехали сорок дней, с 4-го апреля по 14-ое мая, ехали по непролазной грязи, по кочкам и бревнам. Ночевали под открытым небом или в курных избах, с клопами и тараканами.
Перед Москвой за семь верст послы остановились на два дня.
Надо было отдышаться после тряски, счистить с себя дорожную грязь, разодеться и въехать в Москву в полном параде.
Въезд поляки устроили очень торжественный.
Впереди ехало пятьсот телег с посольской кладью, за ними повозки тройками и четвернями с членами свиты. Потом шестернями десять повозок, обтянутых желтым и красным сукном, нагруженные коврами, комнатными вещами и одеждой послов. Затем отряд драгун с трубачами и литаврщиками в красных мундирах. с золотой бахромой. Потом раззолоченная карета литовского воеводы с шестью лошадьми в золотой сбруе с красными лентами. За ней восемнадцать лошадей под богатыми седлами, украшенными сапфирами и другими драгоценными камнями. Три трубача в ярко желтых бархатных кафтанах непрерывно трубили, возвещая о приезде послов.
Наконец, в раззолоченной карете, обитой внутри красным атласом, ехали оба посла. Карету везли шесть лошадей в золотой сбруе с белыми султанами на головах. С двух сторон шли по шесть гайдуков в ярко красной с серебром одежде и двадцать четыре спальника, тоже все в красном. Шествие замыкало триста слуг и отряд телохранителей.
Московиты также не хотели ударить лицом в грязь перед поляками. Они устроили не менее пышную встречу.
Впереди скакал воинский отряд на белых конях в длинных красных кафтанах. Над плечами у всадников поднимались пестро расписанные крылья, а в руках были пики с золотыми драконами наверху. Потом ехали спальники в длинных красных ферязях (шубах) на меху, с жемчужными ожерельями на шеях и золотыми цепочками на груди. Лошади их тоже были увешаны золотыми цепочками, а над копытами прикреплены были серебряные колокольчики. Вся эта сбруя звенела и бренчала, когда всадники, показывая свое искусство, заставляли лошадей выделывать довольно неуклюжие прыжки.
За спальниками в царской золотой карете ехал ближний царский боярин, князь Мышецкий. Поравнявшись с послами, он остановил шествие. Остановились и поляки. И князь Мышецкий, и послы вышли из карет, и Мышецкий с поклонами и приветами предложил полякам занять место в царской карете.
Забили барабаны, заиграли трубы, и шествие направилось к городским воротам. Тысячные толпы москвичей высыпали на дорогу полюбоваться невиданным великолепным зрелищем. Вдруг перед самыми воротами произошла заминка. Царские слуги заспорили с поляками, в каком порядке ехать.
Спор перешел в брань, крик, потасовку. Ни те, ни другие не уступали. Все торжественное шествие остановилось. Пришлось посылать гонца к самому царю, спрашивать, как он повелит ехать. Он повелел, чтобы ехали по трое в ряд — в одном ряду два московита, а посредине поляк, в другом—два поляка, а посредине московит.
Это казалось тогда очень важным. Три часа простояло все шествие посреди дороги, ожидая гонца. Наконец разместились, как царь приказал, и к вечеру посольство вступило в Москву.
В пути оно пробыло три месяца с лишним, а проехало за это время всего восемьсот восемьдесят верст.
Да уж… Сейчас в Москву из любого города нашей страны можно попасть за считанные часы с максимальным комфортом, а раньше люди вон как мучились. Дорога в Москву действительно была адской.
Если не секрет, откуда этот текст? Очень интересуюсь личностью Михаила Чарторыйского.
Постараюсь посмореть по архивам, и выслать вам инфо на мыло, в ближайшее время.