Мытный двор и мясная фабрика.

Недалеко от Москворецкого моста находился в старой Москве Мытный двор. Туда крестьяне приго­няли скот — на продажу и на убой. Скот стоял там и на дворе и на улице, пока его не купят, а тем вре­менем пригоняли другой. У Мытного двора скота всегда было видимо-невидимо. За скотом никто не убирал, и навоз устилал всю улицу кругом, так что нога вязла в нем чуть не по колено.

Во двор приходили мясники с мясных рядов и торговали скотину на убой. Купленных быков, свиней и телят тут же резали, свежевали и тут же бросали ненужные отбросы. Они месяцами гнили на дворе, пока окрестные собаки не растащат их и не сгрызут.

Далеко кругом расходилась по Москве вонь от Мытного двора, а жидкий навоз прокладывал себе в мягкой грязи ручейки и стекал понемножку в Москву реку, заражая ее воду, чуть не под самым Кремлем, где жил царь и именитые бояре. Тогда на это никто не обращал внимания.

Теперь Москва съедает в сто раз больше мяса, чем XVII веке, но никто из москвичей и не видит никогда того скота, который идет им на пищу.

Скот не бредет теперь в Москву по проселочным дорогам. Его привозят на поездах. Одного крупного скота, то есть быков, в Москву привозят в год более двести пятьдесят тысяч голов. Это значит, в день— около восьмисот быков. Для этого каждый день должно приходить в Москву по восьми поездов из десяти вагонов каждый с одними только быками, не считая телят, свиней и баранов. А их тоже Москва истребляет около двух сот тысяч в год.

Всю эту громадную массу скота отправляют прямо на городские бойни — за товарной станцией Ниже­городской железной дороги.

Бойни — это громадное учреждение, настоящая мясная фабрика. В год на них убивают около полу­миллиона голов скота. В Москве есть теперь целый ряд отдельных боен — бычачья, свиная, телячья, баранья и даже конская, откуда мясо поступает в татарские мясные.

На всех этих бойнях скот, осмотренный ветерина­рами, в несколько часов превращается в мясные туши, приготовленные для продажи.

Части, негодные для еды, теперь тоже не выбрасы­ваются. При бойнях устроено несколько заводов, где обрабатывают эти части — салотопенный, марга­риновый, кожевенный, кишечный. Даже пролитая кровь собирается, и из нее выделывается удобре­ние.

Конечно, все-таки и теперь остаются отбросы, уже ни на что не годные. Они спускаются в особую канализацию, устроенную отдельно для боен, и в мусоросжигательные печи.

Теперь бойни не заражают воздуха кругом и не отравляют воду рек.

А между тем они приготовляют в год десять мил­лионов пудов мяса, которые съедает Москва.

Но Москва питается не одним мясом. Кроме мяса она поглощает еще полтора миллиона пудов рыбы, девятнадцать миллионов пудов овощей, два с полови­ной миллиона пудов сахара и около тридцати миллио­нов пудов одного хлеба.

Конфект она тоже истребляет пятьсот тысяч пу­дов.

Все это — многое в сыром, необработанном виде — привозится в Москву по железным дорогам.

Если бы в один день уничтожились все железные до­роги, ведущие в Москву, она умерла бы с голоду, как только приела все, что у нее накоплено.

Привезти все это на лошадях нет никакой возмож­ности.

Но кормят Москву не сами железные дороги, они только доставляют ей то, что производится по всей стране.

А что же делает для себя и для остальной страны сама Москва? Над чем она работает в свой деловой день?

Часть ее работы мы уже видели. Работа эта очень важная и необходимая для всего населения. Мы за­глядывали на газетную фабрику, из которой по всей

стране расходятся известия о том, что делается в мире. Таких фабрик в Москве пятьдесят, так как в ней издается пятьдесят газет. Кроме того в ней выходит около семисот журналов, и многие из них тоже расходятся по всему Союзу.

Кроме того в Москве, как и во всех крупных, сто­личных городах, идет непрерывная научная и лите­ратурная работа, без которой не может теперь суще­ствовать ни одна страна. Больше сорока издательств печатают всевозможные книги не для одних москви­чей, а для всего населения страны.

Но это, конечно, не единственный товар, кото­рый выделывает Москва в своих стенах.