Практическое познание контрреволюционной сущности буржуазного либерализма — таков второй предметный урок событий 1848—1849 гг.

Однако в 1848—1849 гг. ни в одной стране, ни там, где были только от­дельные революционные вспышки, ни там, где совершились революции, революционная энергия народных масс но получила должного применения, не была достаточно использована. В одних странах она была надломлена в первые же дни волнений, в других — переключилась на ложный, ги­бельный для революции путь, в третьих — столкнулась с силами, кото­рые в сложившихся исторических условиях одержали временную победу над трудящимися массами и вновь подвергли их на долгие годы жесто­кому угнетению.

Многочисленны и разнохарактерны причины поражений европейских пародов в 1848—1851 гг. В исторических условиях того времени ясно об­наруживаются, например, и сравнительно большая, чем в XVII—XVIII вв. сложность международной обстановки, и, несмотря на плавность роста капитализма, важные различия результатов социально-экономического и политического развития к середине XIX в. с одной стороны, например, в та­ких странах, как Англия и Франция, с другой — в странах Южной и Восточной Европы. Неодинаковы были поэтому многие условия революций в разных частях Европы. Достаточно сказать, что абсолютная неорга­низованность и политическая незрелость широких трудящихся масс были характерным явлением не только тогдашней царской России, лишь приближавшейся к буржуазно-демократической революции, но и в странах, где уже ранее, до 1848 г., совершались буржуазные рево­люционные перевороты: в Испании, в Неаполитанском королевстве, в Сар­динии, в Бельгии. Эти перевороты по разным причинам не произвели глу­боких преобразований и не дали народным массам ни организационного, ни достаточного боевого опыта.

Также ив тех странах, которые были значительно более развиты, в стра­нах, которые уже приближались к пролетарской революции, незрелость объективных и субъективных условий для совершения социалистической революции в 1848 г. имела громадное значение. Достаточно отметить, что даже английский пролетариат, хотя он и приобрел некоторый опыт стачеч­ной борьбы и уже в течение многих лет формировал свои профессиональные и политические организации,— в 1848 году еще не имел своей подлинно революционной партии и был идеологически, как и рабочий класс Франции, дезориентирован мелкобуржуазными учениями.

Среди других причин, приведших в 1848—1849 гг. народные массы к поражению, в различных главах данной книги особо отмечались и такие важнейшие факты, как предательство крупной либеральной буржуазии, нерешительность и даже измена мелкобуржуазных демократов, недоста­точность революционной активности крестьянства, отсутствие поддержки пролетариата со стороны крестьянства; освещались и причины другого порядка — контрреволюционные интервенции, совершавшиеся в 1848—1849 гг. правительствами разных стран: царской России, буржуазно-ари­стократической Англии, буржуазно-республиканской Франции, султан­ской, деспотической Турции.

Возможно ли, видя перед собой все это многообразие и различие усло­вий революционной борьбы в 1848—1849 гг., поставить в плане широкого обобщения вопрос о главных причинах поражения народных масс в этой борьбе?

Неоспоримо, что и политическая незрелость широких масс и их неор­ганизованность, и контрреволюционные интервенции имели весьма важное значение. Но ведь в исторических условиях XVIII в., в 1789—1794 гг., во Франции, в стране полукрепостнических порядков и еще неизжитой феодальной разобщенности провинций, в стране, где предприятия фабричного типа были лишь редчайшим и неустойчивым исключением, в стране, эконо­мически менее развитой, чем, например, северная Италия, Австрия, Прус­сия и Бельгия 1848—1849 гг., народ сумел совершить буржуазно-демо­кратическую революцию, разрушить феодально-абсолютистский строй и, сражаясь в одиночку, одержать решительную победу над силами почти общеевропейской коалиции контрреволюционных интервентов.

Достаточно лишь сопоставить эти два разных исторических примера — французскую революцию XVIII в. и европейские революции 1848—1849 гг., чтобы понять необходимость определенного ограничения роли внешних сил, способных приобретать различное влияние на ход событий, в прямой зависимости от сопротивления, которое встречают эти внешние силы со стороны различных общественных классов и политических партий внутри страны, подвергшейся контрреволюционной интервенции.

Роль буржуазных демократов во французской революции 1789—1794 гг. ясно и многократно определялась Марксом, Энгельсом, Лениным, Сталиным. Высказываясь, например, о политике массового революцион­ного террора в 1793—1794 гг., В. И. Ленин писал в 1918 г.: «… Великие буржуазные революционеры Франции, 125 лет тому назад, сделали свою революцию великой посредством террора против всех угнетателей, и поме­щиков и капиталистов!». Якобинцы, буржуазные революционеры 1793—1794 гг., были, как указывал Ленин, «якобинцы с народом», подлинно революционные буржуазные демократы.

Немаловажной исторической особенностью французской буржуазной революции XVIII в. было и то обстоятельство, что на определенном этапе борьбы с абсолютизмом, летом 1789 г., когда уже начиналась революция, не только буржуазные демократы, но и либералы, представители крупной монархической буржуазии и обуржуазившегося дворянства, играли, хотя и кратковременно, бесспорно революционную роль.

Совсем иная картина раскрылась перед глазами народных масс в раз­личных странах Европы в 1848—1849 гг.

«Во Франции после 1793 г.,— писал В. И. Ленин,— родилась и стала неуклонно расти контрреволюционная либеральная буржуазия…». Под влиянием различных причин в течение первой половины XIX в. эта контрреволюционная либеральная буржуазия временами «левела», что создавало иллюзию ее якобы глубокого сочувствия демократическим силам французского общества.

Перед 1848 г. этой иллюзии поддавались отсталые слои трудящихся масс в дни банкетной кампании, накануне февральского переворота. Но уже тогда, накануне революции 1848 г., обнаруживалась сущность пре­дательской тактики либералов: они примыкали к общественному движе­нию, агитировали в пользу реформ лишь для того, чтобы избежать рево­люции и сохранить во Франции классовое господство крупной буржуа­зии. Революция 1848 г. полностью разоблачила контрреволюционную сущность французского либерализма.

Среди германских стран Пруссия, как крупное и сравнительно более развитое государство, была, казалось, особенно подготовлена для того, чтобы возглавить борьбу за объединение Германии и тем самым сыграть ведущую роль в решении основного вопроса германской буржуазной ре­волюции. Но с первых же дней революции прусские либералы стали на путь предательства. Прусская либеральная буржуазия, возглавлявшаяся Кампгаузеном и Ганземаном, предала своего прямого союзника — крестьянство, составлявшее наиболее мощную силу буржуазной рево­люции; в Прусском собрании либералы благоговейно смирились под пинками графа Бранденбурга, бесцеремонно прогнавшего их, депутатов прусской буржуазии, с политической сцены.

Классовые противоречия в Пруссии и Австрии были сравнительно бо­лее развиты и более обнажены, чем в других германских странах, и поэтому в прусской и австрийской революциях 1848—1849 гг. более явствен­но выступили те свойства, которые уже тогда были присущи буржуазным либералам всех германских государств. Предательская тактика Кампгаузена — Ганземана воспроизводилась во Франкфуртском — общегер­манском — собрании Гагерном, Вассерманом и прочими конституциона­листами. Мнимо национальное собрание франкфуртских скоморохов своим поведением расхолодило народный энтузиазм и вернуло «прежнюю устойчивость» основам контрреволюции.

Либералы предали и дело итальянской буржуазной революции. Сар­динские и ломбардо-венецианские либералы — «альбертисты», привер­женцы короля-изменника Карла-Альберта, были главными виновни­ками поражений итальянских войск под Кустоццей и Новарой. Своей пре­дательской политикой они сорвали верный успех национально-освободи­тельной борьбы народных масс в марте 1848 г., когда главный враг Ита­лии— монархия Габсбургов — более чем когда-либо раньше была ослаблена революцией, происходившей в самой Австрийской империи.

Громадные возможности раскрывались перед итальянским народом в этой войне против австрийских угнетателей. Это была одна из тех войн 1848 г., о которых В. И. Ленин, характеризуя тогдашние исторические условия, писал, что тогда, объективно, «Феодально-династическим вой­нам противопоставлялись революционно-демократические и национально­освободительные войны». Опыт американской войны за независимость в 1775—1782 гг. и опыт революционной войны Франции в 1792—1794 гг. показал, какие закономерности характеризуют войну справедливую, войну революционную, войну, способную воспламенять патриотический энтузиазм в широчайших массах народа, поднимать на борьбу с интер­вентами даже женщин, детей и стариков, широко раскрывать творческую военно-политическую инициативу масс, пробуждать не только сочувствие передовых людей других стран, но и их готовность к добровольному участию в этой справедливой войне, порождать новые формы вооружен­ной борьбы, новую военную тактику, короче сказать — способную удесятерять силы народа, борющегося за свою независимость, за свободу. Но «альбертисты» сковали инициативу народа, поставили свои корыст­ные интересы выше национальных интересов Италии, предали родину.

«Экзальтадос», испанских левых либералов, нельзя, конечно, отожде­ствлять с трусливыми конституционалистами германских государств. Гандара и его сторонники не побоялись возглавить вооруженное восста­ние в Мадриде. Но в поражении трудящихся масс в Испании в 1848 г. виновны более всего именно сами «экзальтадос»: отчужденные от масс, скованные боязнью народа, они искали оружие и бойцов в Париже, в то время как сама Испания была пороховой погреб! Ожесточенные схватки трудящихся масс с войсками в мартовские дни 1848 г. на улицах Мад­рида и Барселоны показали, какие силы таились в народе, который всего лишь за 40 лет до этих событий увенчал себя неувядаемой славой в боях с разбойничьими войсками Наполеона Бонапарта и в годы, предшество­вавшие Бородинскому сражению, дал для всей Европы вдохновляющий девиз: «Сарагоссе!».

Буржуазные либералы совместно с межеумками либерализма и бур­жуазной демократии предавали интересы буржуазно-демократической революции и в тех странах, которые еще целиком находились под ино­земным игом.

Отец и сын О’Коннеля, буржуазные вожаки ирландских рипилеров, предавшиеся своим поработителям — англичанам, в 1848 г. обрели себе союзников в лице О’Брайена и некоторых других членов Совета револю­ционно-демократической Ирландской Конфедерации.

Чешские либералы, члены рейхстага, обрушивались на австрийских революционных демократов, поднявших в октябре 1848 г. восстание, ко­торое, победив, одним ударом разбило бы габсбургскую тюрьму славян­ских народов. Как и в Ирландии, среди деятелей чешского национального движения в 1848 г. произошел раскол: радикально-демократическое крыло организационно обособилось от национально-либеральной партии. Но, как и в Ирландии, чешские либералы нашли единомышленников в стане буржуазных демократов, только назывались они не членами Совета Кон­федерации, а членами центрального комитета «Славянской липы».

Неоспоримо, что чешские, словацкие, хорватские, сербские, галиций­ские буржуазные просветители, либералы 30—40-х годов XIX в., одни — раньше, другие — позже, способствовали пробуждению национального самосознания славянских народов, угнетавшихся Габсбургами. Одна­ко процесс развития буржуазных наций в Восточной Европе, как указывал И. В. Сталин, имел очень важные отличительные особен­ности по сравнению с процессом развития буржуазных наций на Западе. Образование наций на Западе означало и превращение их, буржуазных наций, в самостоятельные национальные государства.

«Но проснувшиеся к самостоятельной жизни оттеснённые нации,— Писал И. В. Сталин о чехах и других народах Австрии, — уже не скла­дываются в независимые национальные государства: они встречают на своём пути сильнейшее противодействие со стороны руководящих слоёв командующих наций, давно уже ставших во главе государства».

Следовательно, эти руководящие слои — австрийская феодальная знать, бюрократия, военщина, словом, австрийское монархическое госу­дарство— вот кто был главным врагом образования славянских незави­симых национальных государств. «Сила национального движения опре­деляется степенью участия в нем широких слоёв нации, пролетариата и крестьянства». Поставить перед славянскими народами Австрии задачу революционного свержения габсбургской монархии, подчинить свои разнородные национальные интересы более важным и более общим инте­ресам буржуазно-демократической революции, поднять и сплотить на почве революционной программы широкие трудящиеся массы — таков был в 1848 г. священный долг буржуазных вожаков славянских народов, населявших австрийскую империю. В действительности же эти вожаки выполнили прямо противоположную роль: став на позиции австрославизма, они предали дело национального освобождения этих славянских народов, обратили их на путь контрреволюции, укрепившей трон Габс­бургов.

Как уже сказано, в малых германских государствах, несмотря на их экономическую отсталость, местные либералы неукоснительно следовали по стопам своих более «просвещенных» прусских и австрийских партне­ров. Подобная же закономерность проявилась в основных чертах и на по­литической сцене других экономически отсталых стран: буржуазные ли­бералы, назывались ли они Палацкими или Штурами, Духновичами или Стратимировичами, боялись революционных выступлений крестьянской и городской бедноты и обретали в австрославизме «охранительную» си­лу. Весь опыт революции 1848—1849 гг. убеждает в том, что более значительное экономическое развитие славянских стран Австрии лишь более явственно обнажило бы контрреволюционность славянского буржу­азного либерализма.

Характерно, что даже в аграрной Венгрии, где в 1848 г. вовсе не было крупной торгово-промышленной буржуазии, функция буржуазных либе­ралов была выполнена дворянством, его средними, обуржуазившимися слоями, и эту функцию можно кратко определить теми же тремя словами: сознательная измена революции!

Лицемерная политика либерализма: па словах — воевать с тиранией, на деле — раболепствовать перед любым тираном, способным рассеять призрак «анархии», повторилась и в Бухаресте.

Быстро прошли свой позорный путь валашские правые либералы. Трагикомическая трансформация их вожака Элиаде наиболее вырази­тельно раскрывает антинародную, контрреволюционную сущность поли­тики этой буржуазной группировки: к середине 1848 г. Элиаде — министр независимого валашского правительства; во второй половине того же года — предатель, купивший ценою своей измены правительственный пост в «местоблюстительстве»,… непризнанном турецким султаном.

Истинное лицо либералов, как трусливых мещан, способных при пер­вом же появлении народа на улицах изменять своим политическим де­кларациям, раскрылось и в скандинавских странах в 1848 г. Достаточно было лишь нескольких стычек народа с войсками на улицах Стокгольма 18—21 марта, чтобы шведские буржуазные конституционалисты сами при­гвоздили себя к позорному столбу — помогли провалить проект избира­тельной реформы, безусловно отвечавшей тогдашним политическим инте­ресам шведской буржуазии.

1848 год — немаловажная дата и в истории российского либерализма. «Отцы» тургеневских нигилистов, когда-то преклонявшиеся перед Белин­ским, до неузнаваемости изменились в 60—70-е годы XIX в.: они подда­лись «обаянию четвертака» и, всё еще продолжая восторгаться «чистым искусством», стали, по выражению М. Е. Салтыкова-Щедрина, прислу­живать искусству «savoir vivre», о котором наш великий сатирик, вложив­ший в эти французские слова особый, иронический смысл, писал: «Savoir vivre и мошенничество, может быть, две равно великие, но в то же время совершенно различные силы. Большая разница: вырвать у ближнего изо рта кусок наглым образом— и вынуть тот же кусок так, чтобы никто не заметил…».

«Либералов 60-х годов Чернышевский назвал «болтунами, хвастунами и дурачьем», ибо он ясно видел их боязнь перед революцией, их бесхарактерность и холопство перед власть имущими» .

В 60-е годы отчетливо выступили результаты кристаллизации классовой сущности российского либерализма. Но процесс этой кристаллизации на­чался раньше, и он был ускорен именно революциями 1848—1849 гг.

По свидетельству А. И. Герцена, «… все вопросы переставились громад­ными событиями 1848 года»

«Революция во всех странах показывает в действии разные классы общества» . В 1848—1849 гг. буржуазный либерализм разоблачил свою классовую сущность и свою контрреволюционность не только в тех странах, где совершались революции, но даже и там, где вспыхивали лишь крат­ковременные народные волнения, отдельные рабочие восстания или изоли­рованные крестьянские выступления. Либералы повсюду выступали про­тив революционных методов борьбы, против революционной демократии.

Практическое познание контрреволюционной сущности буржуазного либерализма — таков второй предметный урок событий 1848—1849 гг.